Социализм и рыночные механизмы: о чем молчит либеральная публика

Оппоненты Компартии признают, что в Беларуси есть «сильный левый запрос», однако делается это только для того, что выставить действующую власть в некоем «антисоциальном» свете.

Аналогично, Компартию пытаются представить заложницей государственного курса, не имеющей собственной позиции по ряду вопросов, в первую очередь – по экономическим.

Для этого из марксистской теории делается лубок. Предполагается, что компартия должна пропагандировать исключительно методы военного коммунизма, которым либеральные публицисты уверенно противопоставляют прогрессивные рыночные «реформы». На этом мотиве, по сути, и строится вся пропаганда местных рыночников.

Их, однако, не смущает, что западные страны открыто используют государственное регулирование для устранения конкурентов и установления жесткого протекционизма, а идеи «свободного рынка» транслируют в основном на экспорт, через международных кредиторов.

В то же время социализм отнюдь не предполагал отказ от рыночных механизмов. Чтобы это проиллюстрировать, мы подготовили небольшой анализ.

Сталинские артели и покрытие дефицита

В 19 веке ожидалось, что мировая революция начнётся в высокоразвитой стране с высокой товарностью производства, которое уже через 10-20 лет без кризисов разовьётся до таких масштабов, что обменивать ограниченное количество товаров станет просто незачем – хватать будет всем; так классики представляли себе коммунизм.

Но революция произошла в стране, только-только пришедшей к уровню товарного производства. Поэтому после завершения революционной политики военного коммунизма партия встала перед необходимостью развивать крупное товарное производство. Причем, словами Ленина — «в союзе с западными капиталистами против внутренних мародеров».

Для этого, помимо широко известного НЭПа и сельскохозяйственной кооперации, в СССР была создана также городская кооперация, или промысловая артель, которая впоследствии стала важным рыночным элементом сталинской экономики.

К примеру, в 50-ом году на промысловую артель приходилось 9% промышленной продукции. Было 114 000 кустарных мастерских и предприятий самых разных направлений: пошивочные, слесарно-ремонтные, часовые; от пищепрома до металлообработки и от ювелирного дела до химической промышленности. Были представлены такие виды деятельности как заготовка сырья, бытовые строительные и ремонтные работы, преподавание, домработницкие услуги и многое другое.

Кроме того, артели предоставляли своим членам ссуды на приобретение скота, инструмента и оборудования, строительство жилья. Артели производили не только простейшие, но также необходимые в послевоенные годы вещи. В итоге до 40% всех предметов, находящихся в доме (посуда, обувь, мебель, детские игрушки и т.д.) было сделано частными артельщиками. Первые советские ламповые приемники, первые в СССР радиолы, первые телевизоры с электронно-лучевой трубкой – всё это выпускали артели. В этом секторе трудилось почти два миллиона человек.

Сталин не собирался ликвидировать этот сектор, потому что он покрывал потребности во многих потребительских товарах. Напротив, при Сталине предпринимательство – в форме производственных и промысловых артелей – всячески и всемерно поддерживалось. Уже в первой пятилетке был запланирован рост численности членов артелей в 2,6 раза.

Как реформировалась экономика КНР

КНР в 1980-1990-е действовала по иной модели, отказавшись вкладывать в высокотехнологичную промышленность по аналогу сталинской индустриализации.

Там начали с сельского хозяйства: упразднили китайские колхозы, а землю раздали семейным подрядам в собственность. Далее организовали открытые экономические зоны, где иностранные инвесторы могли вкладывать средства в производства и получать прибыль. На фоне миллиардного населения и дешевой рабочей силы это привело к переносу многих производств в Китай, а после падения остального соцлагеря – к экономическому расцвету.

Параллельно были приватизированы многие средние производства. Приватизация велась примерно в следующей модели: если директор государственной фабрики показывал результаты, то он становился собственником, но уже без господдержки; если не показывал — директора меняли. Всё происходило под жестким контролем КПК.

Сейчас система напоминает рынок, однако направления развития определяются государством на съездах Компартии. Крупнейшие корпорации конкурируют между собой, но контрольный пакет акций остается у государства.

Приведем характерный пример: КПК постановила – в этом городе строим фабрики по производству носков, а в том – по производству застежек-молний. Это означает, что больше в Китае производится носки и молнии не будут нигде, но в первом городе будет производиться 95% мирового выпуска носков, а во втором — 95% мирового выпуска молний.

Это отдаленно созвучно НЭПу, когда социалистическое государство сознательно вступает в союз с ТНК против своих мелких собственников, чтобы модернизировать страну. Привело это к тому, что по реальному промышленному производству где-то с нулевых годов китайская экономика является первой. Мировые кризисы отражаются в виде снижения темпов роста, например, с 9% до 5%.

Вьетнамский вариант

Социалистическая Республика Вьетнам, проанализировав курс Дэн Сяопина в КНР, а также плоды горбачёвского «ускорения», решила выработать свой путь.
Исходные условия сильно отличались от обоих вариантов: индустриализация, как и в Китае, была весьма поверхностной, но присутствовал определённый уровень социальных гарантий. Поэтому было решено переходить к рыночным отношениям по китайской модели, но с большой осторожностью.

Переход к капитализму растянулся во Вьетнаме на 15 лет: промышленность начали приватизировать только в начале 2000-х, причём продолжали появляться и новые госпредприятия.

Гласность тоже приняла своеобразные формы — так, например, существует весьма крупный и дотошно собранный государственный музей карточной системы во Вьетнаме, призванный напоминать населению о победах не только над внешними врагами, но и над нищетой. И несмотря на то, что партию и правительство критикуют совершенно открыто, масштаб и накал социальных конфликтов в целом невысок.

Учитывая то, что государство сумело не только добиться экономического развития, но и при этом не сокращать госрасходы на стратегические сферы — во Вьетнаме по-прежнему одна из крупнейших в подушном исчислении армий мира, а оборонная индустрия растёт. Поэтому данный вариант можно признать весьма успешным. По всей видимости, вьетнамский опыт так или иначе учитывают сейчас и в КНДР.

Что «почерпнула» западная экономика у НСДАП

Как ни удивительно, но прообраз современной западной рыночной экономики с плановыми элементами – это гитлеровская Германия.

Там существовало планирование в виде госзаказа (который покрывал до 100% в некоторых секторах), за соблюдением которого следила партийная дисциплина (большинство промышленников входило в НСДАП).

Но само выполнение госзаказа шло «по хозрасчёту», в отличии от СССР. То есть фирма «Рейнметалл» закупала сталь и уголь по более-менее «рыночным» (то есть договорным) ценам. Другое дело, что в любые крупные договора всегда были под присмотром НСДАП, из чего вытекал уровень партийной коррупции куда больший, чем в веймарскую эпоху.

Сама же немецкая экономика при внешнем порядке представляла собой нестабильную систему, Германия вынуждена была затыкать дыры ограблением территорий и бесплатным трудом насильно угнанных остарбайтеров. Но с началом войны на восточном фронте начался дефицит продовольствия, чуть позже стало не хватать и самих работников. Потребности войны всё возрастали, а возможностей грабить с каждым поражением становилось всё меньше.

Аналогично, у современного капиталистического ядра всегда есть тёмная сторона — т.н. периферия, откуда выкачиваются ресурсы, труд и капитал. Жизнь на периферии совсем не так весела и богата, как в центре. И чем свободнее и богаче рынок, тем сильнее на переферии нищета, насилие и полурабский (и просто рабский) труд.

При этом периферийным странам навязывается узкая экспортная специализация (отсюда пошло выражение «банановая республика»). Причем экспортная зависимости может одномоментно разрушить экономику такой страны или даже целого ряда стран, экспорт которых завязан на крупного покупателя. Именно это сейчас, кстати, происходит со сбытом венесуэльской нефти, рынок которой почти полностью контролируют США.

Кроме того, для функционирования современного рынка крайне важно, чтобы люди направляли свою неудовлетворенность и гнев в сторону от их реальных источников: социального и экономического неравенства, безработицы, простаивающего оборудования и заводов, экологической деградации, повсеместной коррупции и гиперболической алчности — всё это является побочным продуктом рыночной экономики.

Сама же экономика интерпретируется так — капитализм устроен неким «волшебным» образом. И если каждый будет грести под себя и давить других, то через механизмы конкуренции и невидимую руку рынка общество будет продвигаться вперед. Поэтому, с точки зрения радикального «рыночника», всё рыночное — хорошо, а всё нерыночное — плохо, поскольку затрудняет работу невидимой руки.

Нечто подобное и было реализовано у нас в 90-е годы.

Развал СССР и шоковая терапия

Первые шаги к либерализации экономики сделали ещё в 1988-89 годах — разрешили кооперативы и Центры народного научно-технического творчества. Привело это к тому, что учредители начали отмывать деньги на хозрасчете. Схема была простая: завод или научный институт желает отмыть государственные средства и заключает договор не с исполнителем, а с такой конторой, у которой упрощенный порядок получения наличных средств. Она получает деньги, 10% уходит исполнителю, что-то в «откаты», а в итоге 90-80% присваивается. Например, именно так начинал карьеру Ходорковский. Тогда же под маркой кооперативов распространились видеосалоны и прочий мелкий бизнес с неконтролируемым движением наличных средств. Проще говоря, там потихоньку пилили деньги, а «демократия» и «гласность» была лишь способом задвинуть подальше консерваторов из КПСС.

Шоковая терапия, однако, еще даже не началась. Смена власти, развал СССР и приход Ельцина привели к тому, что в коридорах экономических институтов появились молодые «талантливые экономисты». Во главе с Гайдаром и Чубайсом они быстро объяснили, что только невидимая рука рынка и шоковая терапия смогут спасти положение.

В результате государственные расходы сократили, как могли. Здравоохранение, образование и оборонка практически были ликвидированы, в научных институтах и вовсе выживали за счет гуманитарной помощи с Запада, однако сократить расходы в ноль не получилось, и деньги все-таки пришлось печатать. В результате возник парадокс: инфляция в стране чуть меньше, чем в Зимбабве, но денег для расчетов в экономике все равно не хватает. Тогда появилась схема под названием «взаимозачеты»: ушлые личности находили цепочки неплатежей, добавляли туда некоторую сумму, но за свои услуги брали 5-10% с каждого шага в цепочке.

Кстати, буквально всё то же самое происходило в Боливии и Польше. С той разницей, что в Боливии, например, успели приватизировать даже водопровод, а затем запретили собирать дождевую воду с крыш. Повсюду шоковая терапия оказалась шоком без какой-либо терапии.

И вот здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали – с вопроса о власти.

Чтобы поставить экономику и политику мировой сверхдержавы в зависимость от решений потенциальных противников (США) и основного конкурента на нефтяном рынке (Саудовская Аравия) и ждать, когда они договорятся, надо долго рекрутировать в состав руководства страны, скажем так, особо некомпетентных людей.

А далее уже сам капитал нанимает на работу власть. Форма этого найма известна – она называется «демократические выборы».